Мельничное Белогорского района с населением чуть больше семисот человек – типичное крымское село. Есть школа, детский сад, лучший в Белогорском районе Дом культуры – там, под протекающими потолками, маленькие жители Мельничного учатся рисовать, петь и танцевать. Рядом – сельская библиотека с фондом 10 тысяч книг и катком в самом центре читального зала (под натиском холодов не выдержала крыша). Мужское население работает в основном летом: уезжают, кто в Симферополь – строить, кто на ЮБК – торговать. А женщины занимаются хозяйством – круглый год и почти круглые сутки. Здесь все знают друг друга по имени, а двери запирают только на ночь. Сюда я отправляюсь в добровольную ссылку, чтобы накануне 8 марта сравнить жизнь женщины в селе и в городе.
Хранительница очага
Возле калитки нашу машину встречает Людмила – обаятельная брюнетка средних лет с зелеными глазами. Ни ватника, ни платка на голове – одета по-современному: стильное пальто, на шее – модный шарфик. На мою неосторожную реплику обиженно дергает плечом: «Это стереотипы, сейчас все по-другому».
Людмила ведет меня в дом через небольшой двор, перегороженный огромной телегой – незаменимая в хозяйстве вещь.
– Машину мы продали – купили лошадь. Это самое главное. Кормилица. На телеге возим дрова, корм животным, сено, молоко. Муж на лошади коз пасет, – предупреждает мой вопрос Людмила.
В сенях изо рта идет пар. В такой холод не то, что работать, – жить невозможно! А у Людмилы здесь кухня: и готовит, и посуду моет даже в лютый мороз. Утешает мысль, что за дверью – в комнатах – топится буржуйка.
Минувшей зимой Мельничное сковал тридцатиградусный мороз. Холода для многих оказались жестоким уроком: у кого-то погибла скотина, у некоторых ветром выдуло посевы. В доме Людмилы и ее мужа Ридвана спальня промерзла до ледяной корочки на стенах. Тепла от одной буржуйки на четыре комнаты не хватило. Спасаться от холода пришлось, ютясь в детской, которую защитили еще и камином.
– Эх, жаль, поздно приехали! Вот если бы неделей раньше! – Ридван хитро улыбается.
– А что было бы?
– Пришлось бы редис высаживать, миллион семян! Каждое – в лунку. Мы четыре дня потратили!
В этот момент искренне сожалею, что не успела. Позже, увидев размеры теплицы, понимаю, что мне сказочно повезло.
Теплица – зимняя вотчина Ридвана – летом полностью в распоряжении Людмилы. Чуть потеплеет, выглянет свежая трава – муж погонит коз в поля, а Людмила займется овощными рекордами.
– Или приехали бы через месяц – тоже нашли бы вам работу, – продолжает потешаться Ридван. – У нас как раз козы окотятся, и в теплице будет, чем заняться. Привозите всю редакцию!
Людмила хлопочет, накрывая мужу на стол, в печке потрескивают дрова. Еще нет восьми утра, а ее рабочий день в разгаре. Несколько раз в день растопить котел в бане, чтобы нагреть воду – напоить лошадь и коз. В хозяйстве тридцать коз, кролики и лошадь. Есть еще голуби – это прихоть хозяина дома – для души. Зимой к заботам добавляется печь – растапливает ее Ридван, но поддерживает огонь Людмила. Здесь, как в пещерные времена, женщина – действительно хранительница очага.
– На днях пришла соседка, пока болтали, огонь погас. На улице стужа. Что делать?! Даже растерялась. Так и не смогла толком разжечь, – вспоминает Людмила. – Зимой одни трудности, летом – другие. А вообще, обычная у нас жизнь, как у всех. Сложно? Так везде по-разному живут.
Людмила никак не может взять в толк: что может быть необычного в деревенской жизни, зачем я примчалась из города сравнивать! Она так живет с рождения. Ничего особенного.
«Мечтаю об унитазе и стиральной машинке»
Пока Людмила отводит сына в школу, Ридван знакомит меня с хозяйством и будущим фронтом работ. Покормить кроликов, напоить лошадь (эту ответственную работу он берет на себя), дать сено козам.
В семье Смедляевых у коз нет имен, но каждую хозяева знают, как говорится, в лицо. Тех, что спокойнее, доит Людмила, норовливые достаются ее мужу. Сейчас козы носят малышей, поэтому надоить козьего молока мне не удается. Интересуюсь, может, нужно убрать в клетке у кроликов или в хлеве у коз. Ридван мотает головой – даже несмотря на просьбы не щадить, тяжелую работу мне не доверяют. Начинается снег, возвращаемся в дом: я обещала Людмиле почистить картошку к обеду. После работы на холоде тело млеет от уютного тепла, но расслабляться рано – день только начался.
– А какая она, деревенская женщина? – спрашиваю у Ридвана.
– Несчастная! – ни на секунду не задумываясь, отвечает он и, поймав мой недоуменный взгляд, поясняет: – Пойти есть куда, но некогда! Скотину нужно накормить, с молочкой разобраться – козы дают по 10–20 литров молока, из них сыр сделать, творог, что-то на продажу приготовить. Все удобства на улице. А еще работа в теплице, домашние хлопоты, стирка. Стирают-то руками – целое дело! Нужно растопить баню, чтобы было тепло, воду нагреть. На все это уходит полдня! Вспоминаю наш недавний разговор с Людмилой. «А у вас есть мечта?» – «Да. Мечтаю стиральную машинку купить и унитаз».
Круговая порука
Отчитавшись перед Людмилой о проделанной работе, прошу познакомить с соседями: я не отлыниваю от работы – хочется посмотреть на быт других женщин.
– Я знаю, куда тебя пристроить! – загадочно улыбается Людмила и ведет сельскими улицами. Кое-где приходится огибать распоротую лопатами и насыпанную горкой землю. То, что у горожан вызвало бы раздражение, здесь воспринимают с благодарностью: в прошлом году в Мельничное начали проводить воду. И эти рваные раны на земле – награда за годы безнадежного, как когда-то казалось, ожидания. Летом их залатают, и в дома придет живительная влага. Пока же приходится таскать воду ведрами – из скважин. Ветер усиливается, стаскивая с огородов остатки снежного покрывала.
Мы идем к Тамаре Васильевне – маме Людмилы. Во дворе небольшого, почти кукольного дома с фигурными ставнями дежурит Лайма – среднеазиатская овчарка с трудной судьбой – прежние хозяева в городе выбросили ее умирать, а муж Людмилы спас собаку от голодной смерти и привез теще. С морозного воздуха попадаем в натопленную кухню. На потрескавшейся печи рядами стоят кастрюли разных размеров. Хозяйка – Тамара Васильевна – одновременно готовит обед, делает творог и варит скотине еду. Меня сразу усаживают за стол.
– Мне бы корову подоить, дрова нарубить… даже не знаю, что еще женщина делает в деревне? – теряюсь, натыкаясь на оценивающий Тамарин взгляд. Она едва сдерживает улыбку: очевидно, мой пионерский задор ее веселит, но чтобы не обидеть гостью, внимательно слушает.
– Да все делает женщина! Сейчас приготовлю обед, буду скотину кормить. Творог для городских – на продажу, маслице сделать, потом нужно в коровнике убрать, в свинарник свежей соломы постелить. Работа есть всегда.
Вместе с Тамарой Васильевной идем в сарай – за дровами. Лайма, завидев хозяйку, бросается навстречу, виляет хвостом, пытаясь подставить голову под хозяйскую ладонь. Тамара проводит рукой по косматой башке.
– Когда я была одна, вязала из ее шерсти всем детям носки, я люблю вязать. Теперь дочь с внуками гостит – так у меня на это даже времени нет. Дети, хозяйство, еда, топливо, – и так по кругу. Городские даже не представляют, как живут в деревне. Вы встали, умылись, выпили кофе, застелили кровать, пропылесосили – все. А тут только пол мести приходится раз пятнадцать в день.
Тамара улыбается и становится похожа на озорную девчонку. Другая бы озлобилась или сбежала в город, но она не ищет лучшей доли.
– Я город не люблю. Родилась в деревне, мне нравится здесь жить, вот только чуть-чуть улучшить условия.
Она ловко забрасывает дрова в ведро. Одно полено, самое крупное, падает у моих ног. Тамара берется за топор. Предлагаю свою помощь, замахиваюсь несколько раз и даже попадаю по полену, но сил разрубить его не хватает.
– Здесь мужские руки нужны, – говорю, откладывая топор в сторону.
Тамара Васильевна соглашается. Она 12 лет живет без мужа – супруг скончался, а второй раз выйти замуж так и не решилась.
– Желающих – хоть отбавляй. Только скажи – хозяева придут, – смеется она. – Но они же будут права качать! Не хочу чужого человека в доме.
– А вдруг любовь?
– Какая любовь в моем возрасте?
Привлекательная женщина, она с легкостью могла бы покорить не одно мужское сердце, только подчиняться чужой воле не в ее характере. Привыкла жить одна.
Сельская философия: жить для других
Наполненное до верха ведро несем в дом – на вес килограммов семь. Тамара так и норовит вырвать у меня из рук тяжелый груз.
Семикилограммовое ведро – чуть ли не самый маленький вес, который ей приходится поднимать в течение дня. Чтобы два-три раза напоить корову, нужно принести тридцать литров воды, а их две! Плюс кролики, куры и вьетнамская свинья.
– Водопровод старый, воду дают на два часа в день. За это время нужно успеть запасти на всех.
Относим ведро в дом, подбрасываем дрова в печь. Помогаю Тамаре делать масло: наливаешь в бутыль сметану и качаешь его из стороны в сторону. Через минут пятнадцать-двадцать сметана сбивается в кусочек масла. С улицы возвращается младшая дочь Вера с внуками, и дом наполняется гомоном. Тамара торопливо собирает на стол. Пока Вера кормит восьмимесячную Еву, старшая – Лена – успевает развернуть шоколадку и отломить небольшой кусок, которым тут же делится с бабушкой.
– У вас есть хоть немного времени на себя?
Тамара на секунду отвлекается.
– Какой там! Вот такие руки – видишь? – она показывает огрубевшие от работы ладони. – Я не жалуюсь, нет, я довольна своей жизнью. Мне помогает вера. Встаю утром – помолюсь Богу, вечером поблагодарю. Другой жизни у меня нет.
Корова Зорька, телка, куры – тоже часть ее жизни, в которую посторонних она пускает дозированно. В курятнике разрешает лишь собрать снесенные курами яйца, терпеливо отвечая на мои бесконечные «как?» и «почему?». Валенки сменяют резиновые сапоги, и рабочий день продолжается в свинарнике. Ведра, сено, вилы, морды животных. От всего этого рябит в глазах. В какой-то момент становится все равно, что у тебя на ногах и как ты выглядишь. Понимаешь, что если один винтик в этом налаженном механизме даст сбой, все полетит в тартарары. Делюсь своими мыслями с Тамарой Васильевной. Она кивает.
– Это в городе болеть можно, здесь – нельзя. Иногда то плечо заноет, то спина, но стараешься об этом не думать.
На улице уже темно, пора доить Зорьку. Пока Тамара Васильевна подготавливает корову, переодевается, рассказываю ей о своих страхах: никогда, не то, чтобы не доила корову, – близко не подходила.
– Ничего страшного нет, смотри!
Она с легкостью оттягивает коровьи соски, и молоко с шумом струится в ведро. На первый взгляд все просто. Но как только присаживаюсь рядом с Зорькой, корова вздрагивает и отступает, от страха едва не опрокидываю на землю ведро с надоем. Со второй попытки удается ухватиться за вымя, но корова наотрез отказывается давать молоко.
– У меня тоже не с первого раза получилось, – успокаивает Тамара. – Корову нужно чувствовать, чтобы она к тебе привыкла. Иначе может просто поджимать вымя и молоко не давать.
Провальный первый опыт нисколько не портит настроения. Эмоций вообще никаких нет, вернее, сил на них уже не осталось. От напряжения болит рука, гудят ноги. Единственное желание – лечь и забыться крепким сном.
По дороге домой вспоминаю, что ни разу за день не вспомнила об интернете, а в городе наверняка проверяла бы и почту, и социальные сети каждый час. Думаю, что после такого приключения писать о трудностях городской жизни рука не поднимется.
Вспомнилось, как рассуждая о своей жизни, Тамара Васильевна неожиданно призналась: «Дети говорят: мам, ты красивая, наряжайся. У меня вещей – море! Ну, куда я их буду одевать? Не надену же в сарай, корове показываться. Да и зачем? Главное, чтобы было здоровье и дети понимали!» 
Илона Тунанина